Заклинание: поэзия силы

 

Каждая культура мира, от малочисленных племен амазонских индейцев до огромных империй, имеет свою поэзию. Это касается даже тех культур, у которых нет письменности. Поэтические произведения, призванные создавать магический эффект, называют заклинаниями[1]. Люди часто используют заклинания в утилитарных целях – например, для удаления ресницы из глаза[2]. Даже в нашей культуре мы используем некоторые магические заклинания, причем не всегда осознавая это и относясь к ним не слишком серьезно. Например:

Star light, star bright:

First star I see tonight.

Wish I may, wish I might

Have this wish I wish tonight[3].

Лишь немногие дети бывают убеждены, что загаданные желания сбудутся (хотя я всегда в это верил, и многое из того, что казалось невозможным, действительно сбылось), но люди все равно продолжают произносить заклинания. Заклинания настолько распространены в различных культурах, что порой сложно сказать, где заканчивается заклинание и начинается поэзия. В этой главе я буду подробно рассматривать различные традиции заклинаний, анализируя их структуры и формы, а также то, как можно использовать эти структуры и формы для создания собственных заклинаний.

Наша жизнь полна заклинаний и чар. Я помню, как шествовал в церемониальной мантии под звуки волынок в большой зал, где самый что ни на есть христианский президент самого что ни на есть христианского университета осуществлял магический акт, произнося заклинание. Магия была очень мощная: она дала мне возможность ставить после своего имени буквы BA[4], а также поступить в аспирантуру, получить определенную работу и достичь определенного уровня социальной ответственности. Однажды я видел, как чары наводил судья, произнося заклинание и производя ритуальные действия. Он сказал: «Ввиду недостаточных доказательств того факта, что снижение скорости могло бы предотвратить данный инцидент, я объявляю подсудимого невиновным», – и ударил своим ритуальным молотком. Тем самым он не только позволил мне не платить внушительный штраф, но также решил проблемы страховой компании и предотвратил еще множество трудностей, которые могли возникнуть у совершенно незнакомых ему людей. Некоторые люди производят магические действия, связывающие их с другими людьми. В нашей стране мы уполномочили выполнять их священников и судей, и результаты этих действий для нас священны. В наше время мы очень часто сталкиваемся с магией, однако большинство людей этого не осознают или не умеют определять, какие именно действия являются магическими чарами.

 

Перформативы

 

Лингвистика классифицирует вербальные акты, о которых речь шла выше, как перформативные высказывания [5]. Перформативное высказывание – это фраза, которая производит какое‑то изменение в мире в момент произнесения. Фраза «Откройте окно» производит изменение, но только в том случае, если я встаю и открываю окно. Фраза «Я объявляю вас мужем и женой» меняет мир в тот момент, когда эти слова слетают с уст официального лица. Поэтому говорят, что перформативные высказывания наделены иллокутивной [6] силой, имея в виду, что сила слов – не в их интерпретации или в выполнении указаний другим человеком, но в самих словах. Все прочие высказывания – такие как «Закройте окно, пожалуйста» или «Хороший денек, не так ли?» – могут обладать перлокутивным[7] эффектом. Заклинания иллокутивны и перлокутивны: произнося слова заклинания, мы творим его. Его эффект – результат сказанного, но заклинание завершено в тот момент, когда человек заканчивает высказывание.

Лингвисты в своих исследованиях перформативных высказываний говорят кое‑что о том, каким образом вообще работают заклинания. Перформативное высказывание не может быть оценено как правдивое или лживое. Оно либо реализуется, либо нет. Это не отчет о событии – это само событие. Так, если я говорю: «Я объявляю вас мужем и женой», – нет смысла спрашивать меня: «Это правда, что вы объявили их мужем и женой?» Есть более важный вопрос: «Вы действительно поженили их?» Если я сделал это, значит, перформативное высказывание «произошло», было «удавшимся». Неудавшийся перформатив, тот, что не работает, становится таковым, поскольку не соответствует одному или нескольким «условиям успеха». Так, в случае с браком это могут быть следующие условия:

● люди должны иметь право на вступление в брак (быть взрослыми, не состоять в браке и, в большинстве штатов нашей страны, быть разных полов);

● человек, произносящий перформатив, должен быть уполномочен делать это (например, быть, судьей или священником);

● люди должны хотеть пожениться;

● должны быть соблюдены другие нормы ритуала (в частности, присутствие свидетелей, подписание документов и т. д.).

 

Условия успеха не являются постоянными или едиными для всех. Например, в Калифорнии бракосочетание не требует присутствия руководителя церемонии. В этом случае подписание брачного контракта в присутствии свидетелей заменяет слова официального лица.

Бракосочетание – интересный ритуал с точки зрения перформативов по нескольким причинам. Во‑первых, он показывает, насколько серьезно люди воспринимают перформативные ритуалы. В Соединенных Штатах попытка изменить одно из условий и разрешить вступать в брак однополым людям вызвала немалое сопротивление. И хотя конгресс США решил не вносить в конституцию поправки, запрещающие однополые браки, скорее всего, в дальнейшем подобные попытки еще будут предприниматься. Дебаты часто ведутся в выражениях типа «защитить брак», словно разнополость брачующихся – это единственное условие успеха, воплощающее в себе весь этот социальный институт. Бракосочетание весьма интересно как ритуал и с языческой точки зрения, поскольку многие язычники женятся, не соблюдая традиционных условий, проводя свои собственные религиозные церемонии и создавая законные союзы при помощи мирового судьи. Судья все‑таки необходим, поскольку сила перформативного акта столь велика, что сама по себе церемония, хоть и имеет духовный эффект, не имеет эффекта юридического.

Чары и заклинания – особый вид перформативов, и, как и другие перформативы, они обладают собственными условиями успеха. В кратком перечислении они выглядят так:

● человек, выполняющий заклинание, должен обладать необходимой подготовкой;

● заклинание должно быть составлено правильно, из надлежащих слов, подкрепленных надлежащими материалами;

● вербальная часть заклинания должна быть произнесена в соответствующей манере.

 

Давайте посмотрим на каждое из этих условий успеха с другой стороны и попробуем разобраться, что они говорят о действии магии.

Человек, выполняющий заклинание, должен обладать необходимой подготовкой. В разных культурах это условие означает разные вещи. Очень редко человек может просто произнести заклинание и добиться результата (хотя иногда о подобных случаях рассказывается в сказках и легендах). Обычно тот, кто выполняет заклинание, должен обладать определенной силой. В африканской культуре сонгаи человек учится петь молитвенные песни, обращенные к силе божеств, но, если он не прошел инициацию с поеданием кусу , пищи богов, его песни остаются пустыми словами[8]. Точно так же ритуальные заклинания в индуизме должны исполняться жрецом, человеком, уполномоченным это делать. В каббале есть легенда о Баал Шем Тове, Хозяине Доброго Имени, который произнесением имени Бога мог творить чудеса. Но он обрел такую силу не просто за счет произнесения имени[9], а благодаря посвящению в каббалу и праведной жизни. Магическое заклинание не работает в мире причин и следствий, в мире научной логики, где один и тот же эксперимент, выполняемый разными людьми, должен давать одинаковые результаты.

Две вещи связывают все эти культурные идеи, касающиеся силы: понятие инициации и то, что можно назвать ритуальной чистотой. Колдун сонгаи ест инициационную еду и поглощает свою инициацию как пищу. Соответственно, колдуну необходимо регулярно выполнять определенные ритуальные действия, чтобы поддерживать дарованную ему силу. Похожим образом Баал Шем Тов, по крайней мере в традиционной еврейской каббале, должен соблюдать еврейские законы ритуальной чистоты, включая употребление кошерной пищи и т. п. А индуистский мастер ведических гимнов должен не только быть посвященным жрецом, но и, что более важно, поддерживать ритуальную чистоту (перед церемонией производится особое омовение и т. п.).

Путь, которым маг (колдун, шаман или жрец) приходит к инициации, может быть разным в разных культурах. В культуре сонгаи сорко, колдун, использующий заклинания, узнает их от колдуна‑учителя, который также кормит его кусу во время ритуальной трапезы. Сорко‑ученик сидит у ног своего учителя и запоминает песни, а также способы ритуального использования порошков и подготовительные процедуры. Во многих культурах шаманы получают песни силы и заклинания от духов. Духи приходят только после инициации, нередко сопровождающейся долгой и загадочной болезнью, от которой шаманы исцеляются, принимая свою новую роль. Инициации в магических системах, во многом построенных на заклинаниях, предполагают овладение заклинаниями, повторное их обретение, запоминание или создание. Кельтские барды должны были запомнить невероятное количество стихов, чтобы их инициация могла считаться завершенной. Греческому магу‑гностику необходимо было искать секретные «имена Бога», чтобы использовать их в своих заклинаниях.

Думать, что мы не способны заниматься магией, поскольку не принадлежим ни к одной из данных культур и не имеем доступа к их инициационным традициям, было бы ошибкой, ввергающей в уныние. На самом деле у нас, в Америке XXI века, есть свои магические традиции, и было бы неплохо осознать и использовать этот факт. Инициация в большинстве наших магических систем хотя зачастую и отмечена ритуалами (такими как викканская церемония, включающая в себя ритуальный обман и связывание, или инициация в церемониальную ложу с ответами на вопросы, заучиванием ритуальных текстов и клятвами), но, как правило, представляет собой в большей степени внутренний, нежели внешний процесс. В западных магических традициях мы не поглощаем знание, как сонгаи, но представляем себе, что оно растет внутри нас, как растение. По этой причине вновь посвященных в церемониальную магию называют неофитами, что в переводе с греческого и означает «новое растение». Подумайте о том, насколько вы выросли с тех пор, как начали практиковать магию, и выразите этот рост словами: возможно, вы обнаружите, что создали собственную песню силы.

Второе условие успеха в магии заключается в следующем: заклинание должно быть составлено правильно, из надлежащих слов, подкрепленных надлежащими материалами. Гибкость этого условия делает его довольно необычным. Его смысл меняется от культуры к культуре, от заклинания к заклинанию. Некоторые заклинания требуют использования особых и труднодоступных материалов, тогда как для других достаточно самых обычных предметов или не нужно вообще ничего. Но, независимо от того, какие атрибуты привлекаются, слова заклинания должны быть совместимы с используемыми материалами. Например, староанглийские метрические заговоры (ряд заклинаний, записанных в XVIII веке) содержат инструкции по решению определенных магических задач, и многие из них требуют ритуальных действий. Часто эти ритуальные действия описываются в самом заклинании с использованием того же размера. Например:

I circle myself with this stick – And take a succor in God’s fealty

Against the sore stitch – And the sore blow

Against ferocious fear

Against mighty misfortune – Which is hateful to everyone.

Я обвожу себя этой палочкой – И черпаю поддержку в верности Богу

Против мучительной боли – И болезненных ударов

Против жестокого страха

Против всесильной неудачи – Ненавистной каждому[10]

 

В некоторых ритуалах, описание которых можно найти в Греческих магических папирусах, есть формулы, где прямо называются используемые материальные предметы. Например: «Вино, ты вино. Вино, ты не вино. Ты глава Афин»[11]. Ясно, что такое заклинание может быть действенным только тогда, когда человек произносит его над кувшином или другим сосудом с вином. В американской народной традиции худу человек может произносить короткий стих, собирая мешочек моджо[12], однако в этом случае сами предметы обладают силой и заклинание необязательно. Легко представить, что слова соединяются с объектами каким‑то жестким образом, хотя, с точки зрения лингвистов и постмодернистов, это не так. Слова условны: это просто цепочки звуков, которыми мы договорились указывать на тот или иной объект или идею, хотя они сами не являются этим объектом или идеей. Но в магии все иначе: она устанавливает связь между словом и идеей.

Некоторые люди считают, что этот основополагающий принцип магического мышления иррационален по своей сути[13]. Они говорят, что идентифицировать слово с вещью, которую оно называет, – значит исказить карту территории, и в этом я с ними согласен. Однако в магии мы выходим за пределы обычного применения слов, которое лингвисты называют пропозициональным, и переходим к перформативному использованию языка. В перформативном употреблении слова , которые обозначают определенные вещи, и есть эти самые вещи . Как говорит Дж. Л. Остин, «когда я говорю „согласен“, я не сообщаю о браке. Я вступаю в него»[14]. Фраза «Я приговариваю вас к жизни» – это и есть официально оглашенный приговор. Эти слова не указывают ни на что, что не является ими, поскольку они представляют собой нечто вроде магического акта, в котором высказывание становится фактом действительности, будучи просто произнесенным. Следовательно, если магическое мышление, привязывающее слова к обозначаемым ими объектам, считать источником суеверий и иррациональности, то большинство наших ритуальных институтов – включая брак, суды и деловые контракты – следует признать суеверными и иррациональными.

Один из способов привыкнуть к магическому использованию языка – упражнение‑разговор с неодушевленными предметами. Я иногда говорю с деревьями и скалами, и если не нахожусь там, где может пострадать моя репутация или карьера (скажем, в кампусе), то могу делать это и на людях. Допускаю, что это достаточно сложно – преодолеть чувство неловкости и социальное давление, особенно поначалу, – но именно эти ограничения помогают преодолевать данное упражнение. Оно также привязывает наши слова к миру таким способом, какой мы редко используем в других обстоятельствах. Мы начинаем воспринимать предметы из мира природы или мира нашей повседневной жизни не как «что‑то», а как «кого‑то». Относиться к миру как к «кому‑то», а не как к «чему‑то» – значит воспринимать его не как объект речи, от которого мы отдалены, а как субъект речи и ее объект одновременно. Мы можем разговаривать с объектом об этом объекте так же, как можем обсуждать наши истинные чувства с другом. Как ни странно, открываясь деревьям и камням, мы учимся воспринимать своих друзей, семью и даже незнакомых людей как «кого‑то», а не как «что‑то»[15]. А может быть, это не так уж и странно: что, кроме второстепенных признаков, отличает дух камня от духа дерева, а этих духов – от духа вашего друга? Может, что‑то и отличает: каждый из них способен научить нас чему‑то своему, одни духи живут быстрее и переживают больше за более короткое время. Но было бы глупо игнорировать одного духа и при этом надеяться быть открытым для другого.

Последнее условие успеха для магического заклинания таково: вербальная часть заклинания должна быть произнесена в соответствующей манере. Смысл этого тезиса зависит от контекста. Магическая книга «Гоетия» получила свое название от греческого слова, означающего «вой, крик»; возможно, здесь имелся в виду вид заклинания, которое выкрикивалось или протяжно пелось (хотя название также могло означать, что кричат и воют демоны, перечисленные в заклинании). В Греческих магических папирусах часто даются указания относительно того, как следует произносить заклинания, причем предлагается сопровождать их «хлопающими звуками» или свистом. Классические римские и греческие заклинания было принято невнятно бормотать или шептать, что, с одной стороны, защищало священные слова от ушей профанов, а с другой – создавало ощущение общности между магом и силами, к которым он обращался. Существует лингвистическое доказательство того факта, что магические заклинания порой пелись: я уже упоминал о том, что слово incantation («заклинание») происходит от латинского глагола cantare – «петь». В Ордене Золотой Зари поощряется так называемое вибрирование слов силы, то есть нечто вроде звучного кантус плянус[16]. С точки зрения современной магической практики работы это означает, что мы не должны изнурять себя монотонными, тупыми повторениями магических заклинаний, если хотим, чтобы они произвели нужный эффект. И мы не должны автоматически перенимать претенциозный общепринятый «ритуальный голос», который нам так часто приходится слышать (а некоторые из нас даже мучают им, к примеру, ни в чем не повинных участников ритуалов Самейна). Вместо этого мы должны делать свой выбор осознанно и внимательно.

Лингвисты, описывая способы использования человеком голоса, выделяют такие его варианты его звучания, как шепот, «скрипучий голос», смех и т. п. Такие свойства голоса несут информацию о нашем настроении или намерении, но не о прямом значении высказывания или его пропозициональном содержании[17]. Так, если я что‑то шепчу, вы можете предположить, что я стараюсь сохранить сказанное в секрете, а если пронзительно кричу – подумать, что я говорю с человеком, находящимся от меня на большом расстоянии, или хочу, чтобы вы отнеслись к данной информации как к срочной и очень важной. Возьмем, к примеру, высказывание «будьте осторожны». Если я шепчу: «Будьте осторожны», – то, вероятно, деликатным образом предостерегаю вас от чего‑то, что вы собираетесь сделать или сказать. Возможно, речь идет о какой‑либо особой ситуации. Например, вы хотите затронуть некую щекотливую тему в обществе, где это будет неуместно. Если же я кричу: «Будьте осторожны», – то предостерегаю вас от прямой, может быть физической, опасности. Пропозициональное содержание моих высказываний одинаково, однако отношение этого содержания к реальной ситуации в каждом из случаев – то есть их прагматическое значение[18] – разное.

А теперь вернемся к произнесению заклинаний. Если мы шепчем заклинание, то подразумеваем, что его адресат находится близко, если кричим – стало быть, он на расстоянии или сообщение должно быть передано безотлагательно. Прерывающийся голос передает сильные эмоциональные переживания. В церемониальной магии, особенно если в ней делается акцент на традициях и ритуалах, часто используется зычный, внушительный распевный голос. Ян Фрайз утверждает, что «инвокация, даже правильная по смыслу, не даст нужного результата, если она произносится с унылой или обыденной интонацией»[19]. Во многих случаях то, как мы говорим, значит больше, чем то, что мы говорим. Для примера представьте себе один из разговоров о случайных встречах: «Ой, ну, он такой, ну, ты знаешь… Как там его зовут… Ну, ты знаешь, тот парень!» И вдруг гримаса, которую вы скорчили, и интонация, с которой сказали «тот», позволяют собеседнику понять, о ком идет речь, и необходимость в дальнейших разъяснениях отпадает. Я знаю, что для меня одной из самых эффективных молитв, которые я когда‑либо произносил, стал бессловесный рык, полный разочарования и неудовлетворенности, почти или даже вовсе лишенный семантического содержания.

Маги, ищущие первоязык ангелов, не учитывают, что на первоязыке мы говорим каждый день. У людей есть продуктивный язык с синтаксисом, тогда как остальные приматы располагают только унаследованной, врожденной системой звуков, инстинктивных по своей природе. Многие люди не понимают, что мы, будучи приматами, тоже рождаемся с генетически заложенной в нас системой звуков. Вот почему человек из Китая, человек из Африки, человек с Аляски и человек из Англии, в сущности, одинаково смеются, одинаково плачут, одинаково вздыхают и воспроизводят один и то же интонационный рисунок (хмыкают или произносят «ах» или «ох»), выражая удивление и любопытство. Мы обычно можем понять, доволен иностранец или сердит по определенным интонациям в его речи[20].

Включение в магические заклинания рычания, шипения, стонов и визга наших предков‑приматов в церемониальном отношении может кому‑то показаться недостойным и даже глупым, но даже в западной мистериальной традиции имитация звуков животных имеет длительную историю. В понимании каббалистов, язык приматов – это язык нашей нефеш, животной души, а значит, о нем стоит узнать, поскольку эта душа дает нам немало силы. С шаманской точки зрения, использование звуков животных идентифицирует нас с животным миром, из которого мы черпаем силу. Я подозреваю, что величественные звуки многих церемониальных магических заклинаний имеют в своей основе представления о правильности и величественности, бытовавшие в Британии в ХIХ веке. Мы должны спросить себя: готовы ли мы отвергнуть правильность и величественность и выбрать непредсказуемость экстаза, готовы ли положить свою застенчивость и самомнение на алтарь храма? Если да, то мы, вероятно, сможем вернуться к магии наших древних воющих и ревущих предков.

 

Характерные особенности заклинания

 

Серьезная литературоведческая работа, посвященная общим характеристикам заклинаний, до сих пор не проводилась. Между тем можно утверждать, что заклинания разных культур обладают рядом сходных черт. Это объясняется либо древностью данной литературной формы, либо идущей по пути конвергенции[21] эволюцией в тех культурах, где заклинания появлялись, либо тем фактом, что они составляются, используются и передаются исходя из утилитарных соображений. Другими словами, заклинания работают и, поскольку это так, передаются из поколения в поколение в относительно неизменной форме, причем даже в культурах, не имеющих письменности. Более того, поскольку заклинания работают в соответствии с реальными принципами, между ними существуют фундаментальные литературные сходства. Это касается даже очень отличающихся друг от друга культур – например, индийских индуистов, англосаксов VIII века и шотландских кельтов. Индуистская Атхарваведа, англосаксонские метрические заклинания и шотландская Carmina Gadelica («Гэльские песни») – все это собрания заклинаний и заговоров. Некоторые из них, в частности Атхарваведа, возможно, восходят к индоевропейской культуре, существовавшей десять тысяч лет назад. Несмотря на временны е и культурные различия, эти заклинания обладают общими структурными особенностями, в числе которых – инвокация внешних сил, использование сложного языка метафор, повторения и ритма.

 

Инвокация

 

С литературоведческой точки зрения, инвокация состоит из апострофы[22] или прямого обращения к божеству, ангелу или другому духовному существу. Инвокация может быть сформулирована с использованием формы третьего лица (когда существо называют «он» или «она») или второго («ты»). Иногда встречаются инвокации и от первого лица, когда маг идентифицирует себя с данным конкретным божеством. Знаменитый ритуал Нерожденного – хороший тому пример. В этом ритуале маг обращается к Нерожденному во втором лице: «Ты Тот, кто сотворил влажное и сухое, ты Тот, кто питает все живое». Затем он обращается к Нерожденному в третьем лице: «Это Он, Тот, кто создал голос Своим заветом, Господь всего сущего, король, правитель и помощник». И наконец, маг идентифицирует себя с Нерожденным: «Я – это Он! Нерожденный Дух! Всевидящий, сильный и бессмертный огонь!» Цель всей этой инвокации – подчинить всех духов[23]. В Атхарваведе мы находим заклинание «для земного и небесного успеха», которое начинается с удивительно сдержанной инвокации – в ней просто утверждается как факт, что боги поддержат просящего: «Этому человеку Васу, Индра, Пушан, Варуна, Митра и Агни[24] даруют блага». Однако вскоре после этого жрец обращается к богам напрямую с перформативным высказыванием: «Свет, о боги, да снизойдет на него»[25].

В «Гэльских песнях» также используются инвокации, причем удивительно похожие по типу. В них, как и в Атхарваведе, предпочитают не обращаться к высшему божеству, апеллируя к ангелам, святым, Марии и Иисусу. Однако без инвокации высшего божества все же не обходится, хотя в большинстве случаев в ней взывают также к святым и другим религиозным персонажам. Например, в заклинании, где испрашивается благословение на океанское путешествие, говорится:

 

Mary, Bride, Michael,

Paul, Peter, Gabriel, John of love,

Pour ye down from above the dew

That would make our faith to grow…[26]

Для «Песен» очень характерно установление заклинателем метафорической и псевдоисторической связи между перформативным магическим актом, который он сам в данный момент осуществляет, и архетипическим перформативным магическим актом, совершенным каким‑то важным персонажем, обычно Марией. Например, благословение пастве гласит, что это «благословение, данное Марией своей пастве»[27]. Эти утверждения звучат непосредственно в самих заклинаниях, а не как предисловие или примечания к ним. Слова «благословение дано Марией своей пастве» – не заголовок фрагмента, это часть самого заклинания. Поскольку Марии нужно дать свое благословение пастве, стало быть, она должна процитировать себя в мифологическом прошлом. Автор данного заклинания «разделяет» историческую и мифологическую Марию таким образом, что в результате историческая Мария может цитировать Марию мифологическую. Говорящий, который идентифицирует себя с мифологическим прошлым, по сути, произносит: «То, что я говорю сейчас, этот важный персонаж сказал в мифологическом прошлом».

Обращение к мифологическому прошлому – особенность того, что Хастон Смит называет «первичной религией». В своих рассуждения о «времени грез» австралийских аборигенов он поясняет, что оно населено вневременными персонажами, которые положили начало всем парадигматическим действиям повседневной жизни: охоте, приготовлению пищи, путешествиям и т. д. Религия для аборигенов заключается в идентификации себя с этими архетипическими фигурами, поэтому, когда человек охотится, он становится Первым Охотником. Смит пишет: «Мы привыкли говорить, что, когда арунта[28] идут на охоту, они повторяют подвиги первого архетипического охотника, но данная формулировка слишком резко разграничивает человека и архетип. Лучше было бы сказать, что они входят в форму своего архетипа настолько полно, что каждый из них становится Первым Охотником, между ними не остается никаких различий. То же самое происходит и в других видах деятельности – от плетения корзин до секса»[29]. И хотя кельтские заклинатели‑христиане не являются приверженцами того, что Смит называет «первичной религией», тем не менее они разделяют представление о том, что где‑то в нашем мифологическом прошлом существует архетип, который можно воспроизвести посредством инвокации.

 

Метафора

 

Обращение к архетипическому персонажу – это тип инвокации, но есть много заклинаний, которые также отсылают нас к архетипическим отношениям, однако квалифицировать их мы можем только как метафорические. Прежде чем анализировать магические метафоры, встречающиеся в заклинаниях, стоит коротко рассказать о литературных, не магических метафорах – насколько вообще любое художественное высказывание может считаться не магическим. Магические метафоры, такие как в староанглийских заклинаниях и «Гэльских песнях», несколько отличаются от литературных, а те и другие отличаются от всеобъемлющих метафор, которые иногда направляют наши мысли, как будет показано в главе 9.

Литературную метафору можно разделить на две части: цель и источник. Цель – это предмет, по отношению к которому мы применяем некую характеристику источника. Например, «он – лев» – это метафора, где «он» – цель, «лев» – источник, а мы экстраполируем какое‑то качество льва и применяем его к цели. В этом случае данным качеством может быть свирепость или храбрость. В большинстве своем литературные метафоры поливалентны, но довольно прозрачны. Мы можем выявить ряд черт, применимых к цели, но при этом отбросить другие. Высказывание «Билл – просто лев в зале заседаний», вероятно, означает, что он агрессивен, энергичен и смел. Скорее всего, это не значит, что Билл в зале заседаний ест антилоп, бегает на четырех лапах и громко рычит. То, что мы знаем о Билле (он человек и наверняка цивилизованный), и наши знания о львах (это хищные животные) дают нам как сходства, так и различия. «Узкая (строгая)» метафора – это такая метафора, в которой просматривается лишь единственная связь между целью и источником: «Дженнифер – компьютерный волшебник». С другой стороны, в «широкой» метафоре содержится много точек соприкосновения: «Ее голос – симфония». Это может означать, что голос приятен или что он полон эмоций, или пр. Конечно, узость или широта метафор не абсолютны: одни метафоры очень широки, другие – очень узки. Некоторые широки до такой степени, что почти невозможно выявить связь между целью и источником: «Эта книга – настоящий зубр библиотеки». Данная метафора может означать очень многое, так что нельзя сказать с уверенностью, что именно здесь имеется в виду. Иногда такую неопределенную связь называют антиметафорой, но я предпочитаю термин паралогическая метафора: она за гранью логики, поскольку требует подвижности и изменчивости мышления. Среди литературных метафор мало паралогических или крайне широких, но таковы многие магические метафоры.

Некоторые лингвисты и когнитивисты считают, что метафора – одна из основ нашего мышления, первичный вид деятельности и даже база всей нашей языковой активности. Весь наш язык метафоричен, как утверждают некоторые авторы[30]. Я уже говорил об идее семиотической сети, модели взаимодействия между нашими категориями смысла, нашими символами. Метафора, с магической точки зрения, – это материал, из которого состоят нити данной сети.

Некоторые метафоры стали настолько привычными, что сковывают наше мышление. Например, существует общеизвестная метафора «обучение есть война», мы часто слышим фразы типа «учителя – это стражи у дверей», «учителя борются с невежеством» и т. п. Эта метафора, если принимать ее не задумываясь, мешает нам осознать тот факт, что невежество не враг обучения, а его необходимое условие. Если учащийся все знает, то образование ему не нужно! Более того, от утверждения «обучение – это война» один шаг до тезиса «студенты – это враги». Когда учителя начинают мыслить подобными категориями, образование становится малопривлекательным. Другой пример косности мышления, которой мы обязаны метафорам, – представления о любви как о болезни: «Я схожу по нему с ума. Она от тебя без ума. Я поражен (как безумием)». Многие люди ожидают любовного недуга, не понимая, что на самом деле любовь – здоровое и естественное чувство и человек может испытывать его, пребывая в стабильном состоянии рассудка. Находясь в ловушке старых метафор, мы не можем жить богатой осознанной жизнью и, кроме того, лишаем себя доступа к силе. Многие из наших метафор удерживают нас в рамках определенных действий или ролей. Вы думаете: «Я бизнесмен», – не понимая, что «бизнесмен» – это абстракция. «Я бизнесмен» – довольно скучный тип метафоры. Когда мы говорим «я учитель», «я писатель» или «я студент», то ограничиваем себя. Учитель любит панк‑рок? Писатель играет в футбол? Крупный финансист открывает галерею?

Паралогические метафоры – это магические метафоры, потому что они освобождают нас от шаблонов мышления. В западной магической традиции существует концепция паролей к разным уровням посвящения. Все эти пароли были опубликованы почти сто лет назад, поэтому не могут больше выполнять функции паролей, то есть идентифицировать членов группы или определенного класса людей. Вместо этого они могут рассматриваться как символические заместители метафор, усвоенных на данном уровне посвящения и разбивающих цепи наших собственных, неосознанных метафор. Точно так же паралогические метафоры некоторых заклинаний способны освободить нас от метафор привычных. Например, великий бард Талиесин демонстрирует свою свободу от всех ограничивающих метафор:

 

I have been a blue salmon,

I have been a dog, a stag, a roebuck on the mountain,

A stock, a spade, an axe in the hand,

A stallion, a bull, a buck….

I have been dead, I have been alive.

I am Taliesin[31].

 

Какова бы ни была первоначальная цель Талиесина, этим заклинанием он расплетает семиотическую сеть вокруг своей личности и становится чем‑то новым. Мы можем воспользоваться этим приемом: выбрать что‑то в своем окружении и объявить себя этой вещью или создать список случайных имен и поразмышлять о том, как они связаны с нами в метафорическом смысле.

 

Повторение

 

Еще одной характерной особенностью заклинания, на которой я бы хотел остановиться, является повторение. Оно свойственно не только заклинаниям, но и устной поэзии в целом. Повторение звуков (рифма), метрических единиц (ритм/метр) или фраз – одна из немногих особенностей поэзии, проявляющаяся во всех культурах. Повторение в обычной поэзии действует успокаивающе, поскольку в жизни мы окружены ритмами и повторениями: смена времен года, дня и ночи, сердцебиение и т. п. Повторение также необходимо и поэтам‑магам, так как оно помогает войти в магический транс. Подсознание хорошо откликается на ритмические повторы.

Повторение звуков называют рифмой, и это понятие включает в себя не только то, что мы привыкли считать рифмой (и что точнее было бы называть концевой рифмой) – например, кошка/ложка или дверь/поверь, – но и другие звуковые повторы. Ассонанс – это повторение гласных звуков: «Мой дог похож на лорда». Консонанс – повторение созвучных согласных: «Федор не только мудр, но и бодр». Особый тип консонанса и ассонанса – повторение первых звуков. Его называют аллитерацией, и оно широко используется в поэзии: «Легкие листья падают с липы». В ранней английской поэзии аллитерация использовалась согласно строгим правилам. В заклинании можно применять любой из этих звуковых эффектов – с целью подчеркнуть наиболее значимые строки или связать воедино важные идеи.

Повторение метрических элементов может включать в себя чередование ударных и безударных слогов в строгом порядке, как, например, в предложении «Когда мы встретимся опять?», обладающем приятной ритмической регулярностью. Тот или иной порядок ударных и безударных слогов способен придавать определенную окраску сказанному, поэтому одни ритмы кажутся нам таинственными, другие – разговорными и т. д.

Повторение фраз или целых строк реже встречается в письменной поэзии, но почти повсеместно распространено в заклинаниях и устной поэзии. Это одна из самых ранних особенностей устной поэзии. Известные как «формулы», эти блоки повторяющихся стихов сплетались поэтами воедино, чтобы можно было воспроизводить текст быстро, не задумываясь над каждым словом. Поэт‑исполнитель сосредоточивался на блоках строчек и связывал их, соблюдая размер[32]. Признаки формульной композиции, а также других типов повторения, выполняющих отчасти те же самые функции, присутствуют и в заклинаниях. Повторение целых строчек не только выделяет их для подсознания, благодаря чему и работает заклинание, но и дает поэту время подумать о следующей строке. Такие повторы помогают заклинателю импровизировать.

Мне нравится создавать формульную структуру, а потом вплетать ее в заклинание, основанное на мыслях, которые спонтанно приходят в голову. Например, я начинаю импровизированную благодарственную песнь богам с фразы «Да будет благословен Х», где «Х» – первая вещь, которую я увидел. Если бы я гулял, получилось бы: «Да будут благословенны деревья с их меняющейся листвой. Я благодарю, я благодарю». Затем я продолжаю, меняя объект благословения на следующий, который приходит мне в голову, выстраивая цепочку ассоциаций – она, разумеется, может быть очень длинной:

 

Да будут благословенны горы, их вершины, покрытые снегом.

Благодарю. Благодарю.

Да будут благословенны реки, текущие к морю.

Благодарю. Благодарю.

Да будет благословен ветер, дующий с запада.

Благодарю. Благодарю.

 

Такой тип спонтанной композиции несет удовлетворение и порой даже просветление. Вы можете, к примеру, обнаружить, что благодарите за вещи, о которых никогда бы раньше не подумали в таком ракурсе. В качестве вступительных можно использовать и другие формулы. Ниже я предлагаю несколько вариантов, но, возможно, вы захотите придумать собственные.

Я есть Х. В данном случае Х – это нечто, что вы видите или представляете. Не старайтесь сделать формулу слишком глубокомысленной – просто следуйте логике метафоры. Можете варьировать время: «Я был Х», «Я буду Х» – это помогает.

Я вижу тебя, богиня, в Х. Х – это снова то, что вы видите или представляете. Через некоторое время попробуйте включить в формулу имена людей, до которых вам, в сущности, нет дела. Возможно, вам удастся пробудить в себе сопереживание врагам. Можете заменить «богиню» каким‑то конкретным божеством и использовать это для инвокации или медитации на качества этого божества.

Х, ты не Х, ты Y. Это формула была весьма распространенной в греческой магии – об этом, в частности, свидетельствует текст Лейденского папируса. Она часто использовалась для освящения куклы или другого предмета, имеющего магическое предназначение. Формулировка часто была такой: «Кукла, ты не воск, ты мой любимый имярек». Эта формула удобна для симпатической магии, в которой вы делаете с неким символическим объектом то, что, как вам бы хотелось, должно произойти с символизируемым объектом.

… тот, кто… Удобная конструкция для инвокаций, может предварять любое утверждение. Ритм повторения может погрузить вас в транс, пока вы перечисляете характерные признаки существа или пересказываете мифы. «Я обращаюсь к тебе, Аполлон, тот, кто убил Пифона и был очищен, кто обменял скот на лиру, кто убил убийцу людей Ахиллеса, кто…»

… и… Это краткое слово часто недооценивают, но повторение союзов типа и, но, или является важной чертой импровизационной устной поэзии. Именно сочинительная, а не подчинительная связь является характерной чертой синтаксиса устной речи вообще. Благодаря ей (использованию соединительных союзов и, но, или ) мы можем не беспокоиться о логических взаимоотношениях между идеями, а просто беспорядочно «вываливать» их так, чтобы они переполняли наше сознание и отзывались в подсознании.

Предпочтение, которое мы отдаем письменным заклинаниям, установленным ритуалам и заученным песнопениям, может быть лишь побочным эффектом нашей письменной культуры, а не действительной потребностью магии. И хотя существуют определенные доказательства того, что классическая магия требует как минимум тщательно заученных молитв, нельзя также не признать и того факта, что в изначально устных культурах (тех, что не изобрели своей письменности) представление о запоминании отличается от нашего. Мы думаем, что запомнить текст «слово в слово» – это запомнить каждое отдельное слово. А во многих устных культурах запоминание «слово в слово» означает запоминание «идея в идею», тогда как конкретные слова относительно несущественны. В магической практике возвращение к древнему устному наследию не только меняет наше сознание[33], но и дает возможность получать спонтанное удовольствие, которое многие люди в своей магической деятельности упускают.

В нашем языке слова по большей части указывают на предметы. В заклинании слова являются предметами. Восприятие магического языка как перформативного не только помогает объяснить структуру и устойчивость заклинаний. Оно также дает возможность увидеть, что магическое мышление не столь иррационально, как мы, возможно, считали ранее. Слова структурируют все наши социальные институты – от брака до работы. Переход от социальной реальности к общей реальности не требует больших усилий, поскольку обе реальности, по большому счету, одно и то же. В конечном итоге, разница между «звездой светлой, звездой яркой» и «силой, данной мне» узкользающе мала.

Далее...