Тот, кто знал бы относительно земного магнетизма только по игре магнитных рыбок, плавающих в чашке с водой, тот с трудом мог бы понять, что игрушка эта заключает в себе тайну механизма вселенной и движения миров.

То же самое можно сказать о том, кто знает из спиритизма только о движении столов; он видит в этом забаву, препровождение времени и не понимает, что это простое обыкновенное явление, известное еще в древности и даже полудиким народам, может иметь связь с самыми серьезными вопросами общественного порядка. В самом деле, какое отношение может иметь для поверхностного наблюдателя вертящийся стол к нравственности и будущности человечества? Но тот, кто рассудит, вспомнит, что из кастрюли, крышка которой при кипении приподнимается, из кастрюли, которая точно так же кипела и в глубокой древности, создался могущественный двигатель, с которым человек преодолевает пространства и уничтожает расстояние.

Итак, знайте же, не верующие ни во что вне материального мира, что из вертящихся столов, вызывающих у вас улыбку презрения, вышла целая наука и получилось решение задач, которых не могла решить ни одна философия. Я обращаюсь ко всем добросовестным противникам и прошу их сказать – потрудились ли они изучить то, что критикуют; потому что, по здравому рассудку, критика имеет цену тогда только, когда критикующий знает предмет, о котором говорит.

Насмехаться над тем, чего не знают, чего не рассматривали с терпением добросовестного наблюдателя, значит проявлять легкомыслие и давать жалкое понятие о своем суждении. Без сомнения, если бы мы представили эту философию как произведение человеческого ума, она бы не встретила такого презрения и удостаивалась бы чести быть рассмотренной теми, которые думают управлять общественным мнением; но она сообщена духами; какая нелепость! Она едва удостаивается одного взгляда их; о ней судят по заглавию, подобно тому, как обезьяна в басне судила об орехе по скорлупе. Отбросьте, если хотите, ее происхождение; предположите, что Книга эта есть творение человека, и скажите, в душе, по совести, прочитав ее со вниманием, находите ли вы в ней что-нибудь, заслуживающее насмешек.

Спиритизм есть самый грозный противник материализма; и потому не удивительно, что он встречает противников в материалистах; но так как материализм есть учение, в котором едва осмеливаются признаться (это доказывает, что последователи его не считают себя очень сильными и не могут еще освободиться от упреков совести), то материалисты стараются действовать под покровом разума и науки; и, странная вещь, самые неверующие говорят, в этом случае, во имя религии, которой они не знают и не понимают так же, как и спиритизма; они более всего восстают против чудесного и сверхъестественного, не допуская его вовсе; но так как, по их мнению, спиритизм основан на сверхъестественном, то он есть не что иное, как смешное предположение. Они не рассуждают, что, вооружаясь без разбора против чудесного и сверхъестественного, они вооружаются против религии; действительно, религия основана на откровениях и чудесах; что же такое откровения, как ни сообщения сверхчеловеческие? Все писатели Священных Книг, начиная с Моисея, говорят о подобного рода сообщениях. Что такое чудеса, как ни действия непостижимые и, по преимуществу, сверхъестественные, потому что в том смысле, как понимает их церковь, они составляют нарушение законов природы; следовательно, отвергая все чудесное и сверхъестественное, они отвергают основания религии. Но не с этой точки мы должны смотреть на предмет. Спиритизм не разбирает, есть ли чудеса или нет, то есть мог ли Бог в некоторых случаях нарушать вечные законы, управляющие вселенной; он предоставляет в этом случае полную свободу верить или не верить; он говорит и доказывает, что явления, на которые он опирается, сверхъестественны, только, по-видимому, эти явления кажутся такими в глазах некоторых людей потому только, что они необыкновенны и выходят из круга известных законов; но они не более сверхъестественны, как все явления, объясненные теперь наукой и казавшиеся чудесными в прежнее время. Все явления спиритизма, без исключения, суть следствия всеобщих законов; явления эти открывают нам одну из сил природы, силу неизвестную, или, лучше сказать, непонятую до сих пор,– но которая, как показывает наблюдение, не заключает в себе ничего сверхъестественного. Спиритизм еще менее, чем религия, основан на таинственном и сверхъестественном; те, кто ставят это ему в упрек, его не знают, пусть это даже будут самые ученые люди; если ваша наука, которая обогатила вас столькими знаниями, не открыла вам всей бесконечности сил природы – вы жалкие недоучки!

Вы говорите, что хотите вылечить ваш век от безумия, которое угрожает своим распространением всему миру. Но неужели вы предпочитаете, чтоб миром овладело неверие, которое вы стараетесь проповедовать? Не отсутствию ли всякого верования нужно приписать ослабление семейных связей и большую часть беспорядков, подрывающих общество?

Доказывая существование и бессмертие души, спиритизм оживляет веру в будущее, поддерживает ослабевающее большинство, заставляет переносить с покорностью треволнения жизни; осмелитесь ли вы назвать это злом?

Перед нами два учения, одно отвергает будущность, другое проповедует и доказывает ее; одно не объясняет ничего, другое объясняет все, и этим самым обращается прямо к здравому смыслу; одно освящает эгоизм, другое дает основу справедливости, милосердия и любви к себе подобным; первое говорит только о настоящем и уничтожает всякую надежду; второе утешает и открывает бесконечное будущее; которое из них более опасно? Некоторые люди, даже из числа скептиков, делаются апостолами братства и прогресса; но братство требует бескорыстия и самоотречения; гордость не совместима с истинно братскими отношениями. По какому праву требуете вы жертвы от того, кому вы говорите, что со смертью все кончается для него; что завтра, может быть, с ним будет то же, что со старой машиной, выброшенной вон? На каком основании он будет терпеть лишения?

Не естественнее ли, чтобы в это короткое время, которое вы даете ему, он старался жить как можно лучше? Отсюда является желание иметь больше, чтобы больше наслаждаться; вследствие этого желания человек начинает завидовать всем, кто имеет больше него; а от зависти до желания отнять у ближнего то, что он имеет, остается один шаг. Что останавливает его? Закон? Но закон не обличает всех случаев. Вы скажете совесть, чувство долга? Но на чем основываете вы это чувство при существовании убеждения, что со смертью все кончается? При этом убеждении разумно одно только правило: каждый для себя; идеи братства, совести, человечности и даже самого прогресса – только пустые слова.

О, вы, которые проповедуете такие учения, вы не можете составить себе понятия ни о том зле, которое вы причиняете обществу, ни о том числе преступлений, за которые вы принимаете на себя ответственность! Но что я говорю об ответственности? Для скептика ее не существует; он преклоняется только перед материей.

Человеческий прогресс имеет принципом своим приложение закона справедливости, любви и милосердия; этот закон основан на уверенности в будущем; отымите эту уверенность, и вы отымете от него основной камень. Из этого закона вытекают все прочие, потому что он заключает в себе все условия человеческого счастья; он один только может излечить общественные раны, и человек, сравнивая различные века и народы, может судить, как улучшается его положение, по мере того как начинают лучше понимать и исполнять этот закон. Если частное и неполное приложение его производит столько действительного добра, то что же будет, когда он сделается основанием всех общественных постановлений!

Возможно ли это? Да, потому что если он сделал десять шагов, может сделать двадцать и так далее. Поэтому нужно судить о будущем по прошедшему. Мы уже видим, как постепенно угасает ненависть среди народов, стены, разделяющие их, опускаются под влиянием цивилизации; они подают друг другу руки с одного края света на другой; высшая справедливость диктует международные законы; войны делаются все реже и не уничтожают чувства человечности. Равенство устанавливается во взаимных отношениях; расовые и кастовые особенности сглаживаются, и люди различных верований отбрасывают сословные предрассудки для того, чтобы слиться в поклонении единому Богу. Мы говорим о народах, которые стоят во главе цивилизации (789—793). Во всех этих отношениях мы еще далеки от совершенства, и много еще нужно отбросить старого, прежде чем уничтожатся последние остатки варварства. Но разве могут эти остатки выдержать напор прогресса этой живой силы, которая сама является законом природы? Если современное поколение стоит выше предшествовавшего, то почему же последующее будет хуже нашего? Оно будет лучше нашего уже силой вещей; во-первых, потому что с каждым новым поколением исчезают поборники старых идей и общество пополняется новыми элементами, которые отказались от старых предрассудков; во-вторых, потому что человек, стремящийся к прогрессу, изучает препятствия и старается их преодолеть.

С тех пор как прогрессивное движение сделалось неоспоримым, нет ни малейшего основания сомневаться и в дальнейшем прогрессе. Человек хочет быть счастливым, это в его природе, и поэтому он стремится к прогрессу только для того чтобы увеличить сумму благ, без этого прогресс не имел бы цели. Какое бы он имел значение для человека, если бы не улучшал его положения? Но, когда он получит всю сумму наслаждений, какие может доставить ему умственный прогресс, он заметит, что не обладает еще полным счастьем; он поймет, что счастье это невозможно без обеспечения общественных отношений; а такое обеспечение он может найти только в нравственном прогрессе; итак, вследствие естественного порядка вещей, он сам дает прогрессу это направление, и спиритизм послужит ему самым сильным рычагом для достижения этой цели.

Те, кто говорят, что верования спиритизма угрожают распространением своим всему миру, этим самым провозглашают его могущество, потому что идея без основания и лишенная логики, не могла бы сделаться всемирной; поэтому, если спиритизм пускает корни повсюду и находит адептов среди образованных классов, это значит, что в основе его лежит истина. Против этого рассуждения все усилия его противников окажутся тщетными, но особенным доказательством является то, что все старания его противников найти в нем смешные стороны не только не останавливали роста этой идеи, но как бы вливали в нее новую жизнь. Этот результат вполне оправдывает то, о чем нам так часто говорили духи: не бойтесь этого противодействия, все, что будет сделано против вас, обратится в вашу пользу, и величайшие противники ваши, нисколько не желая этого, будут содействовать вам. Против воли Божией дурное намерение людей ничего не может сделать.

Посредством спиритизма человечество должно вступить в новый период, период нравственного прогресса, который есть его необходимое следствие. Перестаньте же удивляться быстроте, с какой распространяются идеи спиритизма; причина этого заключается в удовлетворении, которое доставляют они каждому, кто изучает их и кто видит в них не одно пустое препровождение времени; а так как человек прежде всего желает себе счастья, то не удивительно, что люди имеют влечение к идее, делающей их счастливыми. Развитие этих идей ясно намечает три периода, первый – любопытства, вызванного необычайностью явлений; второй – критических и философских рассуждений; третий – проведение их в жизнь.

Период любопытства прошел; любопытство недолговечно: раз удовлетворенное, оно принимает другое направление; что же касается периода серьезных рассуждений и критики, то он еще продолжается. А раз существует второй период, неминуемо последует третий.

Спиритизм особенно двинулся вперед с тех пор, как стали лучше понимать его внутренний смысл и оценили его значение, потому что оно касается самой чувствительной струны человека: счастья его даже в этом мире; вот причина его распространения, тайна той силы, с помощью которой он восторжествует над всеми препятствиями. В ожидании же будущего его всеобщего распространения, он делает счастливыми тех, кто понимают его. Тот даже, кто не был свидетелем ни одного материального проявления духов, скажет: вне этих явлений есть философия, и эта философия объясняет мне то, чего ни одна философия не объяснила; я нахожу в ней с помощью одного рассуждения основательное разрешение задач, которые в сильной степени касаются моей будущности; она доставляет мне спокойствие, уверенность, надежду; она освобождает меня от мук неизвестности; в сравнении с ней, вопрос о материальных проявлениях является второстепенным. Не хотите ли вы, все, нападающие на спиритизм, чтобы я дал вам верное средство его уничтожить? Вот оно: замените его чем-нибудь лучшим, найдите решение более философское для всех вопросов, которые разрешаются спиритизмом; дайте человеку другую веру, которая бы могла сделать его счастливее.

Именно веру, потому что человек только то считает верным, что ему кажется логичным; не довольствуйтесь, повторяя: этого нет,– это очень легко; докажите не простым отрицанием, а фактами, что этого нет, никогда не было и не может быть; если этого нет, скажите тогда, что именно может быть вместо него; докажите, наконец, что спиритизм, помогая человеку исполнять самое чистое, нравственное Евангельское учение, которое так хвалят и которого так мало придерживаются, не делает его лучшим и вместе с тем более счастливым. Когда вы сделаете все это, тогда можете смело нападать.

Спиритизм силен, потому что он опирается на те же основания, что и религия: Бог, душа, будущие наказания и награды; силен потому, в особенности, что доказывает эти наказания и награды, как естественные последствия земной жизни, и что в представляемой им картине будущности ничто не может быть отвергнуто самым строгим рассудком. Какое же вознаграждение предлагаете человеку вы, все учение которых состоит в отрицании будущности, за все страдания на земле? Вы опираетесь на неверие, спиритизм опирается на веру в Бога; в то время как спиритизм призывает людей к счастью, надежде, к истинному братству, вы предлагаете ему в перспективе небытие, а в утешение эгоизм; спиритизм объясняет все, вы ничего; он доказывает фактами, вы не доказываете вовсе, каким же образом хотите вы, чтобы другие колебались между этими двумя учениями?

Нужно иметь слишком ложное понятие о спиритизме, чтобы думать, что он черпает силу в материальных проявлениях и что, мешая этим проявлением, можно подорвать его в самом основании. Сила его заключается в его философии, в обращении его к разуму, к здравому смыслу. В древности он был предметом таинственных занятий, тщательно скрываемых от народа; в настоящее время он ни для кого более не тайна; он говорил ясно, без всяких двусмысленностей; в нем нет ничего мистического, нет аллегорий, ведущих к ложным толкованиям; он хочет быть понятен каждому, потому что настало время открыть истину людям; вместо того чтобы сопротивляться распространению света, он стремится просветить всех, он не требует слепой веры, он хочет, чтобы знали, чему верят; опираясь на рассудок, он всегда сильнее тех, которые опираются на небытие. Препятствия, которыми вздумали бы мешать свободе проявлений, могли ли бы прекратить их? Нет, потому что препятствия эти имели бы то же действие, как и все гонения, то есть, возбудили бы любопытство и желания знать то, что запрещено.

С другой стороны, если бы проявления спиритизма были исключительным дарованием одного человека, то нет сомнения, что, удалив этого человека, прекратили бы и проявления; но, к несчастью его противников, проявления эти находятся в распоряжении каждого, и ими пользуются все – от простолюдина до вельможи, начиная дворцом и оканчивая хижиной. Можно запретить производить их публично, но известно, что они обнаруживаются лучше в домашнем кружке, чем публично; и так как каждый может быть медиумом, то кто в состоянии помешать семейству в своем кружке, частному лицу в уединении кабинета, узнику в его темнице иметь сообщения с духами на глазах сторожей, но так, что они даже этого не заметят. Но если спиритизм запретят в одном государстве, могут ли помешать заниматься им в соседних, во всем мире, так как на обоих полушариях нет места, где не было бы медиума? Чтобы заключить всех медиумов, пришлось бы заключить половину человеческого рода; и если бы удалось, что нисколько не легче, сжечь все спиритические книги, то завтра они были бы снова воспроизведены, так как их источник неприкосновенен, а духов, которые являются их действительными авторами, нельзя ни запереть, ни сжечь.

Спиритизм не есть дело рук человеческих, и никто не может себя назвать изобретателем его, потому что он есть истина столь же древняя, как и сотворение мира, он находится везде, во всех религиях, а в католической религии в особенности, потому что в ней есть все начала спиритизма: духи всевозможных степеней, их тайные и явные сообщения с людьми, ангелы-хранители, перевоплощение, временное освобождение души во время жизни, ясновидение, видения, проявления всех родов и даже осязаемые явления. Что же касается демонов, то это не что иное, как злые духи, и, исключая верования, что первые вечно преданы злу, между тем как последним не закрыть путь прогресса, между ними существует разница в одном только названии.

Что же делает современный спиритизм? Он собирает воедино то, что было разбросано; он объясняет простыми словами то, что было известно только в аллегорической форме, он восстанавливает то, что упорное невежество низвело до степени детской забавы, оставляя только реальное и положительное,– вот его назначение; но он не создает ничего нового, так как его основы уже давно известны повсюду, он говорит о существующих фактах, приводит их в систему, но ничего не создает; кто осмелится считать себя настолько сильным, чтобы уничтожить его насмешками или даже преследованием? Если его подвергнуть изгнанию в одном месте, он возродится в других, даже в той же самой стране, из которой его изгонят, так как он основан на законах природы, а человеку не дано ни уничтожить ее силы, ни налагать veto на законы Бога. Какой, собственно, смысл мешать распространению спиритических идей? Правда, эти идеи возражают против излишеств, порожденных гордостью и эгоизмом; но эти излишества, которыми пользуются некоторые, вредно отзываются на большинстве. Таким образом, спиритизм будет иметь за собой большинство, и серьезными противниками окажутся только люди, извлекающие выгоду из этих излишеств.

Но, наоборот, эти идеи, заставляя людей относиться лучше друг к другу, менее стремиться к материальным выгодам, безропотно подчиняться законам Провидения – являются залогом порядка и спокойствия.

Спиритизм является в трех различных видах: в виде материальных проявлений, основанной на них философской и нравственной системы, и проведение ее в жизнь; на этом основании, адепты его разделяются на три класса или, скорее, на три разряда: первые – те, кто убеждены в реальности явлений и ограничиваются констатированием фактов; для них спиритизм – наука экспериментальная; вторые – те, кому ясны моральные последствия их; третьи – те, кто применяют или по крайней мере стараются применять их в жизни. Какова ни будет точка зрения, на основании которой рассматриваются эти странные явления, научная или моральная, всякий поймет, что появился совершенно новый порядок идей, последствием которого неминуемо явится громадная перемена в жизни человечества, и всякий поймет, что эта перемена может быть только к лучшему.

Что же касается противников, их можно также разделить на три категории: первые – те, кто из принципа отвергают все нововведения, не исходящие от них, и которые говорят о них, совершенно не ознакомившись с делом. К этой категории относятся люди, отрицающие все, выходящее из сферы их непосредственного наблюдения; они ничего не видели, ничего не хотят видеть и тем более исследовать; они избегают даже видеть слишком ясные доказательства из боязни быть вынужденными признаться в своей неправоте; для них спиритизм – химера, безумие, утопия; он не существует; вот и все. Это убежденные неверующие. К их числу можно отнести тех, кто для очищения совести соблаговолили поверхностно ознакомиться со спиритизмом, чтобы иметь право заявлять: я хотел видеть и ничего не видел; они не понимают, что получаса мало, чтобы ознакомиться с целой наукой. Вторые – те, кто, признавая в душе реальность явлений, отрицают их из побуждений личного свойства. Они признают его существование, но боятся его последствий; они нападают на него, как на врага. Третьи – те, кто в спиритической морали находят слишком строгую критику их действий и стремлений. Серьезный взгляд на спиритизм стеснял бы их; они не соглашаются и не отрицают: они предпочитают закрывать глаза. Первые действуют под влиянием гордости и предвзятого мнения; вторые – самолюбия и третьи – эгоизма. Понятно, что эти причины противодействия не основаны ни на чем серьезном и должны исчезнуть с течением времени, так как у спиритизма еще нет противников, которые бы действовали на основании серьезных соображений и при подробном знакомстве с вопросом; все противопоставляют голое отрицание, никто не находит возражений серьезных и неопровержимых.

Думать, что человеческая природа может мгновенно измениться под влиянием спиритизма, значило бы быть слишком высокого о ней мнения. Спиритизм производит, понятно, различное, как по характеру, так и по силе, действие на своих последователей, но каково бы ни было это действие, даже в самой слабой степени, это все-таки прогресс, хотя бы в мысли убеждения в существовании нематериального мира, а это убеждение принуждает отказаться от материалистических учений. Это прямо вытекает из наблюдений над фактами; но на тех, кто понимают философию спиритизма и не видят в нем только ряда более или менее любопытных проявлений, он имеет другое влияние: первое и самое важное – это развитие религиозного чувства у тех, кто, даже не будучи материалистами, вполне индифферентны в вопросах духа. Это вызывает у них презрение к смерти, мы не говорим желания, далеко нет, так как спирит защищает свою жизнь так же, как и не спирит; нет, это скорее безразличие, заставляющее безропотно принимать неминуемую смерть, скорее, как нечто отрадное, чем страшное, благодаря уверенности в том, что их существование не прекратится с физической смертью. Во-вторых, и это почти так же важно – спиритизм дает твердость во всех жизненных обстоятельствах.

Для спирита жизнь с ее невзгодами кажется чем-то, настолько мелким и ничтожным, что на все это он может смотреть сверху вниз; благодаря этому у человека проявляется больше мужества в несчастьях, больше умеренности в желаниях, и у него никогда не может явиться мысль сократить свою жизнь, так как спиритизм доказывает, что при самоубийстве после смерти не находят того, на что надеялись.

Уверенность в будущей жизни, счастье которой зависит от нас самих, возможность установить сношения с существами, которые нам дороги, дают спириту величайшее утешение; его кругозор бесконечно расширяется под влиянием наблюдения загробной жизни, которой таинственная глубина ему делается доступна. В-третьих – спиритизм учит относиться более снисходительно к недостаткам других; хотя, нужно сознаться, эгоистические наклонности настолько укоренились в человеке, что их всего труднее в нем уничтожить; люди только тогда охотно приносят жертвы, когда это им ничего не стоит. Деньги также для большинства неодолимый магнит, причем не многие знают меру в стремлении к самообогащению, поэтому-то способность к самоотречению является наиболее ярким признаком нравственного прогресса.

Некоторые говорят: какое отношение имеет спиритическая мораль к христианской и выше или она? Если бы спиритизм не давал нам новых положений, какая была бы в нем нужда? Это рассуждение удивительно подходит к словам калифа Омара относительно Александрийской библиотеки: «Если в ней написано то же, что в Коране, она бесполезна, и ее нужно поэтому сжечь, если в ней написано другое, то она вредна и ее опять-таки надо сжечь».

Нет, спиритизм не содержит в себе учения, различного от учения Христа, но мы спросим в свою очередь, разве не имели люди прежде явления Христа законы, данные Богом через Моисея? Разве Его учение не заключается в Пятикнижии? Разве можно из этого вывести, что христианская мораль излишняя? Пусть нам ответят те, кто отрицают пользу спиритической морали, почему мораль христианская так мало и так плохо исполняется и почему те именно, которые постоянно превозносят ее совершенство, первые нарушают самый важный из ее законов – закон милосердия. Духи не только ее подтверждают, но и показывают нам ее практическую пользу; они дают возможность ясно понять истины, которые были возвращены в форме аллегорической, и, кроме того, они разрешают самые отвлеченные вопросы психологии. Иисус пришел, чтобы указать людям истинный путь добра; почему Бог, пославший Его восстановить Свои, дурно понятые, законы, почему не мог Он теперь послать духов, чтобы снова напомнить людям и еще точнее определить то, что они забывают под влиянием гордости и алчности? Кто бы дерзнул ограничивать могущество Бога и указывать Ему Его пути?

Кто посмеет утверждать, что не наступили, как говорят духи, предсказанные времена, и что не приближается то время, когда истины, дурно понятые или неверно истолкованные, будут неопровержимо доказаны людям для того, чтобы ускорить их совершенствование.

Разве не виден перст Божий в этих явлениях, постоянно происходящих во всех концах мира? Это не один человек, хотя бы пророк, пришедший предупредить нас, свет прорывается отовсюду: это целый новый мир; как микроскоп открыл нам целый мир бесконечно малых величин, существования которых мы и не подозревали; как телескоп дал нам возможность увидеть тысячи миров, о существовании которых мы ничего не знали; так спиритические сообщения открывают перед нами целый невидимый мир, который нас окружает отовсюду, с которым мы постоянно сталкиваемся и который участвует без нашего ведома во всем, что мы делаем. Еще немного, и существование этого мира будет так же неопровержимо доказано, как существование мира инфузорий и светил, затерянных в пространстве. Разве это так мало, что перед нами открыли целый мир, приобщили нас к таинствам загробной жизни? Правда, что эти открытия, если их так можно назвать, противоречат некоторым укоренившимся понятиям; но разве все великие научные открытия не изменяли так же, не низвергали самых общепризнанных положений? И разве нашему самолюбию не приходилось всегда склоняться перед очевидностью? То же будет и со спиритизмом; через непродолжительный срок он получит право гражданства среди человеческих познаний.

Сношения с загробным миром дали нам возможность понять будущую жизнь, увидеть ее, приготовиться к радостям или страданиям, которые нас в ней ожидают, согласно с нашими заслугами, и, благодаря этому возбудить веру в спиритуализм, но не в тех, которые видят в нас только материю или машину; поэтому мы верно выразились, когда сказали, что спиритизм убил материализм фактами.

Даже и за это общество должно было бы быть ему благодарно, но он делает больше: он показывает неизбежные последствия зла и этим самым необходимость добра. Число тех, в которых он пробудил лучшие чувства, в которых он уничтожил дурные стремления и отвратил от зла, больше, чем думают, и, кроме того, с каждым днем увеличивается; Для них будущее уже потеряло свою неопределенность; это уже больше, чем простая надежда – это истина, которую легко объяснить и понять, когда видят и слышат людей, покинувших нас, как они оплакивают или благословляют то, что они сделали на земле. Всякий присутствующий задумывается и чувствует необходимость самосознания и самоосуждения.